Максим Горький
Посвящаю Константину Петровичу Пятницкому
Действующие лица
, 54 лет, содержатель ночлежки.
, его жена, 26 лет.
, ее сестра, 20 лет.
, их дядя, полицейский, 50 лет.
, 28 лет.
, слесарь, 40 лет.
, его жена, 30 лет.
, девица, 24 лет.
, торговка пельменями, под 40 лет.
, картузник, 45 лет.
, 33 лет.
, приблизительно одного возраста: лет под 40.
, странник, 60 лет.
, сапожник, 20 лет.
, крючники.
.
Действие первое
Подвал, похожий на пещеру. Потолок — тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой. Свет — от зрителя и, сверху вниз, — из квадратного окна с правой стороны. Правый угол занят отгороженной тонкими переборками комнатой Пепла, около двери в эту комнату — нары Бубнова. В левом углу — большая русская печь; в левой — каменной — стене — дверь в кухню, где живут Квашня, Барон, Настя. Между печью и дверью у стены — широкая кровать, закрытая грязным ситцевым пологом. Везде по стенам — нары. На переднем плане у левой стены — обрубок дерева с тисками и маленькой наковальней, прикрепленными к нему, и другой, пониже первого. На последнем, перед наковальней, сидит Клещ, примеривая ключи к старым замкам. У ног его — две большие связки разных ключей, надетых на кольца из проволоки, исковерканный самовар из жести, молоток, подпилки. Посредине ночлежки — большой стол, две скамьи, табурет, все — некрашеное и грязное. За столом, у самовара, хозяйничает, жует черный хлеб и , на табурете, читает, облокотясь на стол, растрепанную книжку. На постели, закрытая пологом, кашляет . , сидя на нарах, примеряет на болванке для шапок, зажатой в коленях, старые, распоротые брюки, соображая, как нужно кроить. Около него — изодранная картонка из-под шляпы — для козырьков, куски клеенки, тряпье. только что проснулся, лежит на нарах и — рычит. На печке, невидимый, возится и кашляет .
Начало весны. Утро.
. Дальше!
. Не-ет, говорю, милый, с этим ты от меня поди прочь. Я, говорю, это испытала… и теперь уж — ни за сто печеных раков — под венец не пойду!
(Сатину). Ты чего хрюкаешь?
Сатин рычит.
Чтобы я, — говорю, — свободная женщина, сама себе хозяйка, да кому-нибудь в паспорт вписалась, чтобы я мужчине в крепость себя отдала — нет!
Врешь!
Чего-о?
Врешь! Обвенчаешься с Абрамкой…
(выхватив у Насти книжку, читает название). «Роковая любовь»… (Хохочет.)
(протягивая руку). Дай… отдай! Ну… не балуй!
Барон смотрит на нее, помахивая книжкой в воздухе.
(Клещу). Козел ты рыжий! Туда же — врешь! Да как ты смеешь говорить мне такое дерзкое слово?
(ударяя книгой по голове Настю). Дура ты, Настька…
(отнимает книгу). Дай…
Велика барыня!.. А с Абрамкой ты обвенчаешься… только того и ждешь…
Конечно! Еще бы… как же! Ты вон заездил жену-то до полусмерти…
Молчать, старая собака! Не твое это дело…
А-а! Не терпишь правды!
Началось! Настька — ты где?
(не поднимая головы). А?.. Уйди!
(высовывая голову из-за полога). Начался день! Бога ради… не кричите… не ругайтесь вы!
Заныла!
Каждый божий день… дайте хоть умереть спокойно!
Шум — смерти не помеха…
(подходя к Анне). И как ты, мать моя, с таким злыднем жила?
Оставь… отстань…
Ну-ну! Эх ты… терпеливица!.. Что, не легче в груди-то?
Квашня! На базар пора…
Идем, сейчас! (Анне.) Хочешь, пельмешков горяченьких дам?
Не надо… спасибо! Зачем мне есть?
А ты — поешь. Горячее — мягчит. Я тебе в чашку отложу и оставлю… захочешь когда, и покушай! Идем, барин… (Клещу.) У, нечистый дух… (Уходит в кухню.)
(кашляя). Господи…
(тихонько толкает Настю в затылок). Брось… дуреха!
(бормочет). Убирайся… я тебе не мешаю.
Барон, насвистывая, уходит за Квашней.
(приподнимаясь на нарах). Кто это бил меня вчера?
А тебе не все равно?..
Положим, так… А за что били?
В карты играл?
Играл…
За это и били…
М-мерзавцы…
(высовывая голову с печи). Однажды тебя совсем убьют… до смерти…
А ты — болван.
Почему?
Потому что — дважды убить нельзя.
(помолчав). Не понимаю… почему — нельзя?
А ты слезай с печи-то да убирай квартиру… чего нежишься?
Это дело не твое…
А вот Василиса придет — она тебе покажет, чье дело…
К черту Василису! Сегодня баронова очередь убираться… Барон!
(выходя из кухни). Мне некогда убираться… я на базар иду с Квашней.
Это меня не касается… иди хоть на каторгу… а пол мести твоя очередь… я за других не стану работать…
Ну, черт с тобой! Настёнка подметет… Эй, ты, роковая любовь! Очнись! (Отнимает книгу у Насти.)
(вставая). Что тебе нужно? Дай сюда! Озорник! А еще — барин…
(отдавая книгу). Настя! Подмети пол за меня — ладно?
(уходя в кухню). Очень нужно… как же!
(в двери из кухни — Барону). А ты — иди! Уберутся без тебя… Актер! тебя просят, — ты и сделай… не переломишься, чай!
Ну… всегда я… не понимаю…
(выносит из кухни на коромысле корзины. В них — корчаги, покрытые тряпками). Сегодня что-то тяжело…
Стоило тебе родиться бароном…
(Актеру). Ты смотри же, — подмети! (Выходит в сени, пропустив вперед себя Барона.)
(слезая с печи). Мне вредно дышать пылью. (С гордостью.) Мой организм отравлен алкоголем… (Задумывается, сидя на нарах.)
Организм… органон…
Андрей Митрич…
Что еще?
Там пельмени мне оставила Квашня… возьми поешь.
(подходя к ней). А ты — не будешь?
Не хочу… На что мне есть? Ты — работник… тебе — надо…
Боишься? Не бойся… может, еще…
Иди, кушай! Тяжело мне… видно, скоро уж…
(отходя). Ничего… может — встанешь… бывает! (Уходит в кухню.)
(громко, как бы вдруг проснувшись). Вчера, в лечебнице, доктор сказал мне: ваш, говорит, организм — совершенно отравлен алкоголем…
(улыбаясь). Органон…
(настойчиво). Не органон, а ор-га-ни-зм…
Сикамбр…
(машет на него рукой). Э, вздор! Я говорю — серьезно… да. Если организм — отравлен… значит, — мне вредно мести пол… дышать пылью…
Макробиотика… ха!
Ты чего бормочешь?
Слова… А то еще есть — транс-сцедентальный…
Это что?
Не знаю… забыл…
А к чему говоришь?
Так… Надоели мне, брат, все человеческие слова… все наши слова — надоели! Каждое из них слышал я… наверное, тысячу раз…
В драме «Гамлет» говорится: «Слова, слова, слова!» Хорошая вещь… Я играл в ней могильщика…
(выходя из кухни). Ты с метлой играть скоро будешь?
Не твое дело… (Ударяет себя в грудь рукой.) «Офелия! О… помяни меня в твоих молитвах!..»
За сценой, где-то далеко, — глухой шум, крики, свисток полицейского. Клещ садится за работу и скрипит подпилком.
Люблю непонятные, редкие слова… Когда я был мальчишкой… служил на телеграфе… я много читал книг…
А ты был и телеграфистом?
Был… (Усмехаясь.) Есть очень хорошие книги… и множество любопытных слов… Я был образованным человеком… знаешь?
Слыхал… сто раз! Ну и был… эка важность!.. Я вот — скорняк был… свое заведение имел… Руки у меня были такие желтые — от краски: меха подкрашивал я, — такие, брат, руки были желтые — по локоть! Я уж думал, что до самой смерти не отмою… так с желтыми руками и помру… А теперь вот они, руки… просто грязные… да!
Ну и что же?
И больше ничего…
Ты это к чему?
Так… для соображения… Выходит — снаружи как себя ни раскрашивай, все сотрется… все сотрется, да!
А… кости у меня болят!
(сидит, обняв руками колени). Образование — чепуха, главное — талант. Я знал артиста… он читал роли по складам, но мог играть героев так, что… театр трещал и шатался от восторга публики…
Бубнов, дай пятачок!
У меня всего две копейки…
Я говорю — талант, вот что нужно герою. А талант — это вера в себя, в свою силу…
Дай мне пятак, и я поверю, что ты талант, герой, крокодил, частный пристав… Клещ, дай пятак!
Пошел к черту! Много вас тут…
Чего ты ругаешься? Ведь у тебя нет ни гроша, я знаю…
Андрей Митрич… Душно мне… трудно…
Что же я сделаю?
Дверь в сени отвори…
Ладно! Ты сидишь на нарах, а я — на полу… пусти меня на свое место, да и отворяй… а я и без того простужен…
(спокойно). Мне отворять не надо… твоя жена просит…
(угрюмо). Мало ли кто чего попросил бы…
Гудит у меня голова… эх! И зачем люди бьют друг друга по башкам?
Они не только по башкам, а и по всему прочему телу. (Встает.) Пойти, ниток купить… А хозяев наших чего-то долго не видать сегодня… словно издохли. (Уходит.)
Анна кашляет. Сатин, закинув руки под голову, лежит неподвижно.
(тоскливо осмотревшись вокруг, подходит к Анне). Что? Плохо?
Душно.
Хочешь — в сени выведу? Ну, вставай. (Помогает женщине подняться, накидывает ей на плечи какую-то рухлядь и, поддерживая, ведет в сени.) Ну-ну… твердо! Я — сам больной… отравлен алкоголем…
(в дверях). На прогулку? Ах, и хороша парочка, баран да ярочка…
А ты — посторонись… видишь — больные идут?..
Проходи, изволь… (Напевая под нос что-то божественное, подозрительно осматривает ночлежку и склоняет голову налево, как бы прислушиваясь к чему-то в комнате Пепла.)
Клещ ожесточенно звякает ключами и скрипит подпилком, исподлобья следя за хозяином.
Скрипишь?
Чего?
Скрипишь, говорю?
Пауза.
А-а… того… что бишь я хотел спросить? (Быстро и негромко.) Жена не была здесь?
Не видал…
(осторожно подвигаясь к двери в комнату Пепла). Сколько ты у меня за два-то рубля в месяц места занимаешь! Кровать… сам сидишь… н-да! На пять целковых места, ей-богу! Надо будет накинуть на тебя полтинничек…
Ты петлю на меня накинь да задави… Издохнешь скоро, а все о полтинниках думаешь…
Зачем тебя давить? Кому от этого польза? Господь с тобой, живи, знай, в свое удовольствие… А я на тебя полтинку накину, — маслица в лампаду куплю… и будет перед святой иконой жертва моя гореть… И за меня жертва пойдет, в воздаяние грехов моих, и за тебя тоже. Ведь сам ты о грехах своих не думаешь… ну вот… Эх, Андрюшка, злой ты человек! Жена твоя зачахла от твоего злодейства… никто тебя не любит, не уважает… работа твоя скрипучая, беспокойная для всех…
(кричит). Ты что меня… травить пришел?
Сатин громко рычит.
(вздрогнув). Эк ты, батюшка…
(входит). Усадил бабу в сенях, закутал…
Экой ты добрый, брат! Хорошо это… это зачтется все тебе…
Когда?
На том свете, братик… там все, всякое деяние наше усчитывают…
А ты бы вот здесь наградил меня за доброту…
Это как же я могу?
Скости половину долга…
Хе-хе! Ты все шутишь, милачок, все играешь… Разве доброту сердца с деньгами можно равнять? Доброта — она превыше всех благ. А долг твой мне — это так и есть долг! Значит, должен ты его мне возместить… Доброта твоя мне, старцу, безвозмездно должна быть оказана…
Шельма ты, старец… (Уходит в кухню.)
Клещ встает и уходит в сени.
(Сатину). Скрипун-то? Убежал, хе-хе! Не любит он меня…
Кто тебя — кроме черта — любит…
(посмеиваясь). Экой ты ругатель! А я вас всех люблю… я понимаю, братия вы моя несчастная, никудышная, пропащая… (Вдруг, быстро.) А… Васька — дома?
Погляди…
(подходит к двери и стучит). Вася!
появляется в двери из кухни. Он что-то жует.
Кто это?
Это я… я, Вася.
Что надо?
(отодвигаясь). Отвори…
(не глядя на Костылева). Он отворит, а она — там…
Актер фыркает.
(беспокойно, негромко). А? Кто — там? Ты… что?
Чего? Ты — мне говоришь?
Ты что сказал?
Это я так… про себя…
Смотри, брат! Шути в меру… да! (Сильно стучит в дверь.) Василий!..
(отворяя дверь). Ну? Чего беспокоишь?
(заглядывая в комнату). Я… видишь — ты…
Деньги принес?
Дело у меня к тебе…
Деньги — принес?
Какие? Погоди…
Деньги, семь рублей, за часы — ну?
Какие часы, Вася?.. Ах, ты…
Ну, ты гляди! Вчера, при свидетелях, я тебе продал часы за десять рублей… три — получил, семь — подай! Чего глазами хлопаешь? Шляется тут, беспокоит людей… а дела своего не знает…
Ш-ш! Не сердись, Вася… Часы, — они…
Краденые…
(строго). Я краденого не принимаю… как ты можешь…
(берет его за плечо). Ты — зачем меня встревожил? Чего тебе надо?
Да… мне — ничего… я уйду… если ты такой…
Ступай, принеси деньги!
(уходит.) Экие грубые люди! Ай-яй…
Комедия!
Хорошо! Это я люблю…
Чего он тут?
(смеясь). Не понимаешь? Жену ищет… и чего ты не пришибешь его, Василий?!
Стану я из-за такой дряни жизнь себе портить…
А ты — умненько. Потом — женись на Василисе… хозяином нашим будешь…
Велика радость! Вы не токмо все мое хозяйство, а и меня, по доброте моей, в кабаке пропьете… (Садится на нары.) Старый черт… разбудил… А я — сон хороший видел: будто ловлю я рыбу, и попал мне — огромаднейший лещ! Такой лещ, — только во сне эдакие и бывают… И вот я его вожу на удочке и боюсь, — лёса оборвется! И приготовил сачок… вот, думаю, сейчас…
Это не лещ, а Василиса была…
Василису он давно поймал…
(сердито). Подите вы к чертям… да и с ней вместе!
(входит из сеней). Холодище… собачий…
Ты что же Анну не привел? Замерзнет…
Ее Наташка в кухню увела к себе…
Старик — выгонит…
(садясь работать). Ну… Наташка приведет…
Василий! Дай пятак…
(Сатину). Эх ты… пятак! Вася! Дай нам двугривенный…
Надо скорее дать… пока рубля не просите… на!
Гиблартарр! Нет на свете людей лучше воров!
(угрюмо). Им легко деньги достаются… Они — не работают…
Многим деньги легко достаются, да немногие легко с ними расстаются… Работа? Сделай так, чтоб работа была мне приятна — я, может быть, буду работать… да! Может быть! Когда труд — удовольствие, жизнь — хороша! Когда труд — обязанность, жизнь — рабство! (Актеру.) Ты, Сарданапал! Идем…
Идем, Навухудоноссор! Напьюсь — как… сорок тысяч пьяниц…
Уходят.
(зевая). Что, как жена твоя?
Видно, скоро уж…
Пауза.
Смотрю я на тебя, — зря ты скрипишь.
А что делать?
Ничего…
А как есть буду?
Живут же люди…
Эти? Какие они люди? Рвань, золотая рота… люди! Я — рабочий человек… мне глядеть на них стыдно… я с малых лет работаю… Ты думаешь, я не вырвусь отсюда? Вылезу… кожу сдеру, а вылезу… Вот, погоди… умрет жена… Я здесь полгода прожил… а все равно как шесть лет…
Никто здесь тебя не хуже… напрасно ты говоришь…
Не хуже! Живут без чести, без совести…
(равнодушно). А куда они — честь, совесть? На ноги, вместо сапогов, не наденешь ни чести, ни совести… Честь-совесть тем нужна, у кого власть да сила есть…
(входит). У-у… озяб!
Бубнов! У тебя совесть есть?
Чего-о? Совесть?
Ну да!
На что совесть? Я — не богатый…
Вот и я то же говорю: честь-совесть богатым нужна, да! А Клещ ругает нас: нет, говорит, у нас совести…
А он что — занять хотел?
У него — своей много…
Значит, продает? Ну, здесь этого никто не купит. Вот картонки ломаные я бы купил… да и то в долг…
(поучительно). Дурак ты, Андрюшка! Ты бы, насчет совести, Сатина послушал… а то — Барона…
Клещ. Не о чем мне с ними говорить…
Они — поумнее тебя будут… хоть и пьяницы…
А кто пьян да умен — два угодья в нем…
Сатин говорит: всякий человек хочет, чтобы сосед его совесть имел, да никому, видишь, не выгодно иметь-то ее. И это — верно…
входит. За нею — с палкой в руке, с котомкой за плечами, котелком и чайником у пояса.
Доброго здоровья, народ честной!
(приглаживая усы). А-а, Наташа!
(Луке). Был честной, да позапрошлой весной…
Вот — новый постоялец…
Мне — все равно! Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха — не плоха: все — черненькие, все — прыгают… так-то. Где тут, милая, приспособиться мне?
(указывая на дверь в кухню). Туда, иди, дедушка…
Спасибо, девушка! Туда так туда… Старику — где тепло, там и родина…
Какого занятного старичишку-то привели вы, Наташа…
Поинтереснее вас… Андрей! Жена твоя в кухне у нас… ты, погодя, приди за ней.
Ладно… приду…
Ты бы, чай, теперь поласковее с ней обращался… ведь уж недолго…
Знаю…
Знаешь… Мало знать, ты — понимай. Ведь умирать-то страшно…
А я вот — не боюсь…
Как же!.. Храбрость…
(свистнув). А нитки-то гнилые…
Право, не боюсь! Хоть сейчас — смерть приму! Возьмите вы нож, ударьте против сердца… умру — не охну! Даже — с радостью, потому что — от чистой руки…
(уходит). Ну, вы другим уж зубы-то заговаривайте.
(протяжно). А ниточки-то гнилые…
(у двери в сени). Не забудь, Андрей, про жену…
Ладно…
Славная девка!
Девица — ничего…
Чего она со мной… так? Отвергает… Все равно ведь — пропадет здесь…
Через тебя пропадет…
Зачем — через меня? Я ее — жалею…
Как волк овцу…
Врешь ты! Я очень… жалею ее… Плохо ей тут жить… я вижу…
Погоди, вот Василиса увидит тебя в разговоре с ней…
Василиса? Н-да, она своего даром не отдаст… баба — лютая…
(ложится на нары). Подите вы к чертям оба… пророки!
Увидишь… погоди!..
(в кухне, напевает). Середь но-очи… пу-уть-дорогу не-е видать…
(уходя в сени). Ишь воет… тоже…
А скушно… чего это скушно мне бывает? Живешь-живешь — все хорошо! И вдруг — точно озябнешь: сделается скушно…
Скушно? М-м…
Ей-ей!
(поет). Эх, и не вида-ать пути-и…
Старик! Эй!
(выглядывая из двери). Это я?
Ты. Не пой.
(выходит). Не любишь?
Когда хорошо поют — люблю…
А я, значит, не хорошо?
Стало быть…
Ишь ты! А я думал — хорошо пою. Вот всегда так выходит: человек-то думает про себя — хорошо я делаю! Хвать — а люди недовольны…
(смеясь). Вот! Верно…
Говоришь — скушно, а сам хохочешь.
А тебе что? Ворон…
Это кому — скушно?
Мне вот…
входит.
Ишь ты! А там, в кухне, девица сидит, книгу читает и — плачет! Право! Слезы текут… Я ей говорю: милая, ты чего это, а? А она — жалко! Кого, говорю, жалко? А вот, говорит, в книжке… Вот чем человек занимается, а? Тоже, видно, со скуки…
Это — дура…
Барон! Чай пил?
Пил… дальше!
Хочешь — полбутылки поставлю?
Разумеется… дальше!
Становись на четвереньки, лай собакой!
Дурак! Ты что — купец? Или — пьян?
Ну, полай! Мне забавно будет… Ты барин… было у тебя время, когда ты нашего брата за человека не считал… и все такое…
Ну, дальше!
Чего же? А теперь вот я тебя заставлю лаять собакой — ты и будешь… ведь будешь?
Ну, буду! Болван! Какое тебе от этого может быть удовольствие, если я сам знаю, что стал чуть ли не хуже тебя? Ты бы меня тогда заставлял на четвереньках ходить, когда я был неровня тебе…
Верно!
И я скажу — хорошо!..
Что было — было, а остались — одни пустяки… Здесь господ нету… все слиняло, один голый человек остался…
Все, значит, равны… А ты, милый, бароном был?
Это что еще? Ты кто, кикимора?
(смеется). Графа видал я и князя видал… а барона — первый раз встречаю, да и то испорченного…
(хохочет). Барон! А ты меня сконфузил…
Пора быть умнее, Василий…
Эхе-хе! Погляжу я на вас, братцы, — житье ваше — о-ой!..
Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье…
Жили и лучше… да! Я… бывало… проснусь утром и, лежа в постели, кофе пью… кофе! — со сливками… да!
А всё — люди! Как ни притворяйся, как ни вихляйся, а человеком родился, человеком и помрешь… И всё, гляжу я, умнее люди становятся, всё занятнее… и хоть живут — всё хуже, а хотят — всё лучше… упрямые!
Ты, старик, кто такой?.. Откуда ты явился?
Я-то?
Странник?
Все мы на земле странники… Говорят, — слыхал я, — что и земля-то наша в небе странница.
(строго). Это так, ну, а — паспорт имеешь?
(не сразу). А ты кто, — сыщик?
(радостно). Ловко, старик! Что, Бароша, и тебе попало?
Н-да, получил барин…
(сконфуженный). Ну, чего там? Я ведь… шучу, старик! У меня, брат, у самого бумаг нет…
Бубнов. Врешь!
То есть… я имею бумаги… но — они никуда не годятся.
Они, бумажки-то, все такие… все никуда не годятся.
Барон! Идем в трактир…
Готов! Ну, прощай, старик… шельма ты!
Всяко бывает, милый…
(у двери в сени). Ну, идем, что ли! (Уходит.)
Барон быстро идет за ним.
В самом деле, человек-то бароном был?
Кто его знает? Барин, это верно… Он и теперь — нет-нет да вдруг и покажет барина из себя. Не отвык, видно, еще.
Оно, пожалуй, барство-то — как оспа… и выздоровеет человек, а знаки-то остаются…
Он ничего все-таки… Только так иногда брыкнется… вроде как насчет твоего паспорта…
(входит выпивши, с гармонией в руках. Свистит). Эй, жители!
Чего орешь?
Извините… простите! Я человек вежливый…
Бубнов. Опять загулял?
Сколько угодно! Сейчас из участка помощник пристава Медякин выгнал и говорит: чтобы, говорит, на улице тобой и не пахло… ни-ни! Я — человек с характером… А хозяин на меня фыркает… А что такое — хозяин? Ф-фе! Недоразумение одно… Пьяница он, хозяин-то… А я такой человек, что… ничего не желаю! Ничего не хочу и — шабаш! На, возьми меня за рубль за двадцать! А я — ничего не хочу.
выходит из кухни.
Давай мне миллион — н-не хочу! И чтобы мной, хорошим человеком, командовал товарищ мой… пьяница, — не желаю! Не хочу!
Настя, стоя у двери, качает головой, глядя на Алешку.
(добродушно). Эх, парень, запутался ты…
Дурость человеческая…
(ложится на пол). На, ешь меня! А я — ничего не хочу! Я — отчаянный человек! Объясните мне — кого я хуже? Почему я хуже прочих? Вот! Медякин говорит: на улицу не ходи — морду побью! А я — пойду… пойду лягу середь улицы — дави меня! Я — ничего не желаю!..
Несчастный!.. молоденький еще, а уж… так ломается…
(увидав ее, встает на колени). Барышня! Мамзель! Парле франсе… прейскурант! Загулял я…
(громко шепчет). Василиса!
(быстро отворяя дверь, Алешке). Ты опять здесь?
Здравствуйте… пожалуйте…
Я тебе, щенку, сказала, чтобы духа твоего не было здесь… а ты опять пришел?
Василиса Карповна… хошь я тебе… похоронный марш сыграю?
(толкает его в плечо). Вон!
(подвигаясь к двери). Постой… так нельзя! Похоронный марш… недавно выучил! Свежая музыка… погоди! так нельзя!
Я тебе покажу — нельзя… я всю улицу натравлю на тебя… язычник ты проклятый… молод ты лаять про меня…
(выбегая). Ну, я уйду…
(Бубнову). Чтобы ноги его здесь не было! Слышишь?
Я тут не сторож тебе…
А мне дела нет, кто ты таков! Из милости живешь — не забудь! Сколько должен мне?
(спокойно). Не считал…
Смотри — я посчитаю!
(отворив дверь, кричит). Василиса Карповна! А я тебя не боюсь… н-не боюсь! (Прячется.)
Лука смеется.
Ты кто такой?..
Проходящий… странствующий…
Ночуешь или жить?
Погляжу там…
Пачпорт!
Можно…
Давай!
Я тебе принесу… на квартиру тебе приволоку его…
Прохожий… тоже! Говорил бы — проходимец… всё ближе к правде-то…
(вздохнув). Ах, и неласкова ты, мать…
Василиса идет к двери в комнату Пепла.
(выглядывая из кухни, шепчет). Ушла? а?
(оборачивается к нему). Ты еще здесь?
Алешка, скрываясь, свистит. Настя и Лука смеются.
(Василисе). Нет его…
Кого?
Васьки…
Я тебя спрашивала про него?
Вижу я… заглядываешь ты везде…
Я за порядком гляжу — понял? Это почему у вас до сей поры не метено? Я сколько раз приказывала, чтобы чисто было?
Актеру мести…
Мне дела нет — кому! А вот если санитары придут да штраф наложат, я тогда… всех вас — вон!
(спокойно). А чем жить будешь?
Чтобы соринки не было! (Идет в кухню. Насте.) Ты чего тут торчишь? Что рожа-то вспухла? Чего стоишь пнем? Мети пол! Наталью… видела? Была она тут?
Не знаю… не видела…
Бубнов! Сестра была здесь?
А… вот его привела она…
Этот… дома был?
Василий? Был… С Клещом она тут говорила, Наталья-то…
Я тебя не спрашиваю — с кем! Грязь везде… грязища! Эх вы… свиньи! Чтобы было чисто… слышите! (Быстро уходит.)
Сколько в ней зверства, в бабе этой!
Сурьезная бабочка…
Озвереешь в такой жизни… Привяжи всякого живого человека к такому мужу, как ее…
Ну, она не очень крепко привязана…
Всегда она так… разрывается?
Всегда… К любовнику, видишь, пришла, а его нет…
Обидно, значит, стало. Охо-хо! Сколько это разного народа на земле распоряжается… и всякими страхами друг дружку стращает, а все порядка нет в жизни… и чистоты нет…
Все хотят порядка, да разума нехватка. Однако же надо подмести… Настя!.. Ты бы занялась…
Ну да, как же! Горничная я вам тут… (Помолчав.) Напьюсь вот я сегодня… так напьюсь!
И то — дело…
С чего же это ты, девица, пить хочешь? Давеча ты плакала, теперь вот говоришь — напьюсь!
(вызывающе). А напьюсь — опять плакать буду… вот и все!
Не много…
Да от какой причины, скажи? Ведь так, без причины, и прыщ не вскочит…
Настя молчит, качая головой.
Так… Эхе-хе… господа люди! И что с вами будет?.. Ну-ка хоть я помету здесь. Где у вас метла?
За дверью, в сенях…
Лука идет в сени.
Настёнка!
. А?
. Чего Василиса на Алешку бросилась?
. Он про нее говорил, что надоела она Ваське и что Васька бросить ее хочет… а Наташу взять себе… Уйду я отсюда… на другую квартиру.
. Чего? Куда?
. Надоело мне… Лишняя я здесь…
(спокойно). Ты везде лишняя… да и все люди на земле — лишние…
Настя качает головой. Встает, тихо уходит в сени. входит. За ним — с метлой.
. Как будто я тебя не знаю…
. А остальных людей — всех знаешь?
. В своем участке я должен всех знать… а тебя вот — не знаю…
. Это оттого, дядя, что земля-то не вся в твоем участке поместилась… осталось маленько и опричь его… (Уходит в кухню.)
(подходя к Бубнову). Правильно, участок у меня невелик… хоть хуже всякого большого… Сейчас, перед тем как с дежурства смениться, сапожника Алешку в часть отвез… Лег, понимаешь, среди улицы, играет на гармонии и орет: ничего не хочу, ничего не желаю! Лошади тут ездят и вообще — движение… могут раздавить колесами и прочее… Буйный парнишка… Ну, сейчас я его и… представил. Очень любит беспорядок…
. Вечером в шашки играть придешь?
. Приду. М-да… А что… Васька?
. Ничего… все так же…
. Значит… живет?
. Что ему не жить? Ему можно жить…
(сомневаясь). Можно?
Лука выходит в сени с ведром в руке.
М-да… тут — разговор идет… насчет Васьки… ты не слыхал?
. Я разные разговоры слышу…
. Насчет Василисы, будто… не замечал?
. Чего?
. Так… вообще… Ты, может, знаешь, да врешь? Ведь все знают… (Строго.) Врать нельзя, брат…
. Зачем мне врать!
. То-то! Ах, псы! Разговаривают: Васька с Василисой… дескать… а мне что? Я ей не отец, я — дядя… Зачем надо мной смеяться?..
Входит .
Какой народ стал… надо всем смеется… А-а! Ты… пришла…
. Разлюбезный мой гарнизон! Бубнов! Он опять на базаре приставал ко мне, чтобы венчаться…
. Валяй… чего же? У него деньги есть, и кавалер он еще крепкий…
. Я-то? Хо-хо!
. Ах ты, серый! Нет, ты меня за это мое, за больное место не тронь! Это, миленький, со мной было… замуж бабе выйти — все равно как зимой в прорубь прыгнуть: один раз сделала, — на всю жизнь памятно…
. Ты — погоди… мужья — они разные бывают.
. Да я-то все одинакова! Как издох мой милый муженек, — ни дна бы ему ни покрышки, — так я целый день от радости одна просидела: сижу и все не верю счастью своему…
. Ежели тебя муж бил… зря — надо было в полицию жаловаться…
. Я богу жаловалась восемь лет, — не помогал!
. Теперь запрещено жен бить… теперь во всем — строгость и закон-порядок! Никого нельзя зря бить… бьют — для порядку…
(вводит Анну). Ну вот и доползли… эх ты! И разве можно в таком слабом составе одной ходить? Где твое место?
(указывая). Спасибо, дедушка…
. Вот она — замужняя… глядите!
. Бабочка совсем слабого состава… Идет по сеням, цепляется за стенки и — стонает… Пошто вы ее одну пущаете?
. Не доглядели, простите, батюшка! А горничная ейная, видно, гулять ушла…
. Ты вот — смеешься… а разве можно человека эдак бросать? Он — каков ни есть — а всегда своей цены стоит…
. Надзор нужен! Вдруг — умрет? Канитель будет из этого… Следить надо!
. Верно, господин ундер…
. М-да… хоть я… еще не совсем ундер…
. Н-ну? А видимость — самая геройская!
В сенях шум и топот. Доносятся глухие крики.
. Никак — скандал?
. Похоже…
. Пойти поглядеть…
. И мне надо идти… Эх, служба! И зачем разнимают людей, когда они дерутся? Они и сами перестали бы… ведь устаешь драться… Давать бы им бить друг друга свободно, сколько каждому влезет… стали бы меньше драться, потому побои-то помнили бы дольше…
(слезая с нар). Ты начальству поговори насчет этого…
(распахивая дверь, кричит). Абрам! Иди… Василиса Наташку… убивает… иди!
Квашня, Медведев, Бубнов бросаются в сени. Лука, качая головой, смотрит вслед им.
. О господи… Наташенька бедная!
. Кто дерется там?
. Хозяйки… сестры…
(подходя к Анне). Чего делят?
. Так они… сытые обе… здоровые…
. Тебя как звать-то?
. Анной… Гляжу я на тебя… на отца ты похож моего… на батюшку… такой же ласковый… мягкий…
. Мяли много, оттого и мягок… (Смеется дребезжащим смехом.)
Занавес
закрыть
